Песня о Коряжме

    Мне 77 лет, живу в Екатеринбурге. Осенью меня пригласили в город Коряжма Архангельской области на 70-летний юбилей школы, где я проработала учителем более 30 лет. Была в гостях у своего ученика Андрея Карпа. Много лет его не видела и теперь была просто потрясена упорством, настойчивостью, оптимизмом этого человека!
    Андрей стал писателем. Список его автобиографических книг и стихотворных сборников приближается к десяти: "Нелишний человек", "Преодоление", "Жажда жизни", "Грани любви"... Изучил английский и немецкий, читает в подлиннике иностранную литературу.
    А ведь Андрей инвалид с детства! У него тяжелая форма ДЦП. Недугом он прикован к постели.
    Трудно представить все это, если не увидеть Андрея и не поговорить с ним.

    Прахова Л.А.

    Вот такое письмо получила редакция. И корреспондент ЗОЖ выехал в Коряжму.
    "Я прикован к земле, как к скале Прометей"
    Андрею Карпу - 46 лет. Он ровесник Котласского целлюлозно-бумажного комбината и его города-спутника Коряжмы. Давид Наумович Карп рассказывает: "Распорядок жизни у нас сейчас такой. Спит Андрей рядом, на расстоянии вытянутой руки от меня, вдруг ему что-то потребуется. Просыпается в 6 утра, сразу включает радиоприемник. Все в доме сделано под него: чтобы стукнул кулаком по выключателю - и заработало. Вместе решаем, как проведем день.
    Умываю, обтираю его всего. У меня для этого висит целый ряд полотенец, все по номерам. Одеваю, оставляю лежать. И он сам садится!
    Один Бог знает, сколько это требует от него усилий, но он разработал технологию и сам садится на диване. А я потом сажаю сына на специальный стул с колесиками и везу на кухню. Там мы завтракаем.
    Ест он очень мало: кусочек морковки, кусочек хлеба с маслом и чесноком, немного немолочного индийского грибка, кашу из разных круп. Все это надо будет аккуратно положить ему в рот. Чай пьет без ничего, одновременно запивает им таблетку мовалиса и витаминочку. Ни разу в жизни не пробовал ни пива, ни вина - ничего такого.
    После завтрака обычно подвожу его к компьютеру. Его литературная работа идет медленно - Андрюша владеет одним только большим пальцем левой руки. Причем силу удара регулировать не может, и уже две клавиатуры сломал, это третья. Характер у него упрямый и упорный. А если боли, то мучается, но терпит.
    В 12 дня кормлю его: полстакана сока, немного первого, кусочек курятины и опять чай без ничего. Он этим наедается. Чтобы не было проблем с кишечником, через три дня на четвертый даю 2 ст. ложки такого состава: 400 г чернослива без косточек, 200 г инжира, 100 г кураги пропустить через мясорубку, добавить 50 г измельченной травы сенны, 200 г меда.
    После обеда везу его отдыхать до четырех часов. Но днем он никогда не спит. Слушает музыку, звонит по телефону, читает. Все прочитанные сыном книги у меня до единой записаны. Их тысячи. 89 книг на иностранных языках прочел в оригинале. Немецкий в школе изучил, а английский сам.
    Эрудиция его поразительна. Если попадется кроссворд, посмотрит с минуту, потом: "Папа, записывай" - и начинает сразу ответы говорить: "Нет, папа, одно слово надо уточнить, найди справочник". Он сам составил много кроссвордов. Лежит на диване и диктует мне. У него есть кроссворды на каждую букву алфавита.
    Большая радость для сына - гости. В доме у нас все время кто-то есть. На днях приходили школьные хористы, пели его песни под баян.
    У нас в больнице работает невропатолог Татьяна Федяева. Однажды я вызываю ее, говорю: "Андрею плохо, приди посмотри". Она пришла, подсела к нему, поговорила. "Спасибо, Андрюша, я от тебя зарядилась, ты облегчил мне жизнь, в следующий раз еще приду".
    А в 9 часов вечера - чай с твердым сыром, который он любит. И в 10 уже лежим, отдыхаем. Но засыпаем часам к 12.
    "Повезло мне с отцом"
    Мы сидели, беседовали. Вдруг звонок в дверь. Привезли заказ из Котласской типографии. Давид Наумович разорвал обертку, посыпались оранжевые, как апельсины, томики стихов. "Кладезь мудрости" - десятая книжка Андрея Карпа. Отец горд. Величайшее несчастье наполнило его жизнь высоким смыслом.
    - Андрюша родился с асфиксией, голос подал только на третий день, - говорит отец. - А в 9 месяцев нам объявили диагноз: экстропирамидная форма ДЦП, торзионная дистония. Хуже уж и не бывает. Сейчас я знаю, что ДЦП в такой серьезной форме - это судьба, и заменить ее на другую нельзя. Но надо потихоньку учиться с этим жить.
    Мы с женой про себя забыли. Она оставила работу, стала домохозяйкой. Я пятнадцать лет в отпуске не был, ходил в обносках, не замечая, что надо мной все смеялись.
    ЦБК считался Всесоюзной стройкой коммунизма, я возглавлял комбинат промышленных предприятии, это открывало многие двери. С трех лет до четырнадцати каждый год возили Андрея в лучшие неврологические санатории в Москве, Ленинграде, Евпатории. Не осталось ни одного крупного специалиста в этой области, у которого я бы не добился приема.
    Думали на ноги его поставить, хотя бы на костыли. Так ведь и руки не работали, не держали...
    Многое все же удалось. Жена сама изучила и делала точечный массаж, разглаживала ему суставы и спинку, разминала пальчики. Я исхитрялся на всякие приспособления. До двадцати лет ежедневно по часу, чтобы не было пролежней, он у нас стоял в специальных железных ботинках. Применяли корсет, лангетки, чтобы ноги выровнять, одна была длиннее, другая короче. Эти железные и кожаные доспехи килограммов по пять весили.
    Всю мебель для сына я делал сам: парту, столы, стулья. Последний рабочий стул служит уже 25 лет, хотя все время усовершенствуется. Очень маневренный - спереди две ножки, сзади два колеса, наклонил и повез. Одна боковинка, где у сына слабый бок, высокая.
    Сам уже хожу с трудом, ноги отекают. Что вы хотите - 82 года, войну прошел. И вижу плохо, все как в тумане. Но операцию делать не хочу, после нее больше трех килограммов поднимать нельзя, а как же тогда Андрюша?
    Оба мы с ним инвалиды, а с января с инвалидов сняли льготы по квартплате, нам теперь квартира на 600 рублей дороже обходится. Вот так и живем.
    "Смерть не любит сильных духом"
    - Я помню себя рано, - вспоминает Андрей. - Голова на плечах не держится, все тело само собою дергается и изгибается, даже на спинке лежать невозможно. Одеваться - мука. Однажды в санатории "друзья по несчастью" сунули мне в рот осу, подшутили. А я себе ничем и помочь не мог.
    Рабочей рукой была левая. Правая же совершенно не слушалась, пальцы - растопырки не сгибались. Я стремился выключить ее из занятий. Но маме хотелось, чтобы обе руки развивались одинаково. Она требовала почти невозможного: правой рукой перекладывать с места на место лоскутки, пуговицы или спички. Завела дневник, записывала все до мелочей: "Упражнение такое-то делал вяло".
    У больных ДЦП, как правило, очень плохо с речью. Мешают спазмы. Я долго не говорил, только мычал, захлебываясь слюной. Чтобы научиться говорить, вслух читал стихи. Двадцать лет подряд.
    Кроме прочего меня одолевали фурункулы, скарлатина... Однажды напала золотуха. Никакие мази не помогали. Моя деревенская бабушка увидела: "Вы что?! У ребенка уже скоро ухо отвалится!" Наломала веток калины, сделала отвар, и этими примочками быстро избавила меня от золотухи. С тех пор калина была в доме всегда.
    Когда я "пошел в школу", мама стала моим секретарем. Записывала под мою диктовку домашние задания и даже детские дневники. Отец сделал карандаш с набалдашником на конце, и я в воздухе выводил им буквы. Потом мне разлиновали альбомы для рисования, потому что каждая буква была со спичечный коробок. До четвертого класса еще мог писать. А потом уже нет.
    Но учился, в общем, легко и с удовольствием. Читать стал быстро и запойным чтением даже испортил глаза. Мама приучила меня слушать радио, читать газеты и книги, привила вкус к музыке. Затаив дыхание, я часами слушал радиопостановки, концерты. Часть моего детства - санатории, а значит, невыносимая разлука с мамой. Люди в белом были моими врагами. Нянечка с трудом отрывала меня от мамы. Несла в палату. А я орал на все отделение, захлебываясь слюной и слезами. Час, два, три. Так проходили сутки, двое. У меня уже не было сил реветь, только хныкал, содрогаясь всем телом. Вдалеке от родного дома из глубин подсознания я извлекал бесконечно дорогие запахи маминого мягкого халата и теплой кожи и этим жил до встречи с ней.
    Она была для меня всем - руками, ногами, глазами и даже иногда головой. Она была самая лучшая в мире сиделка. Я так привык видеть ее, чувствовать тепло ее любви, что, когда пятнадцать лет назад она умерла, эта потеря опустошила меня. Почему она?! Почему не я?! Жил как во сне, по инерции. Невыносимая боль и тоска надолго поселились в моем сердце. И необходимо было дать выход этой боли, чтобы окончательно не зачахнуть в своем горе.
    Умная машина - компьютер - позволила мне писать. Хотя о писательском труде никогда не помышлял. Сначала была автобиографическая проза. А потом и поэзия.
    Прошло уже пятнадцать лет. Когда мне тяжело, слушаю любимую запись с пластинки Петра Лещенко: "Прощай, прощай, прощай, моя родная! Не полюбить мне больше в жизни никого!"
    Мамины мечты, увы, не сбылись. Недуг полностью овладел моим телом. Но я по-прежнему люблю ее каждой клеточкой своего больного тела. Каждый мой прожитый день - это ее победа. Каждая новая строчка, набранная на экране компьютера, - салют в ее честь. Книжки, написанные потом и кровью, - памятник.
***
    Андрей Карп - очень популярный в городе человек. Его рассказы и стихи печатают в газетах, передают по радио, даже инсценируют в театральной студии. На прощание Давид Наумович включил мне магнитофонную запись с песней Андрея о своем городе, ее исполняет народный хор "Вычегодские зори". И мне сразу легли на память его легкие строчки:
    "Судьбой на радость мне дана
    Моя родная сторона.
    Я твоей юности поэт,
    Другой такой на свете нет,
    Моя Коряжма".

    Татьяна Шибакова. Коряжма - Москва.

    ЗОЖ: Стихи Андрея Карпа можно прочитать в сегодняшнем выпуске "Творческого клуба".